Быть человеком. Часть 1. Опалённые временем - Владимир Люков

Николаю уже сообщили, что в результате боя, в котором он был ранен, от батареи в живых осталось только двое, считая его. За мужество и отвагу, проявленные в бою, их представили к награде.

Нащокин считал, что слишком залежался. Он уже без посторонней помощи, правда с палочкой, выбирался на прогулки в мартовский сад, в котором ощущался запах наступившей весны. Николай считал себя достаточно здоровым и окрепшим. Нет, больше ему тут оставаться незачем. Пролёживать бока, когда другие сражались на передовой, ему не позволяла совесть. Нужно сегодня же поставить вопрос о выписке. Надежда на скорое возвращение в свою часть уже полностью овладела им. Рано его списывать со счетов, он ещё повоюет. А, если повезёт, то шарахнет прямой наводкой по Рейхстагу, да так, что на весь мир слышно будет…

В коридоре послышались быстрые шаги и в дверь не вошла, а впорхнула сестра Шурочка, всеобщая любимица, как всегда улыбчивая и приветливая, звонким переливом рассыпая свой голос:

– А, ну, герои, просыпа-а-айтесь! Как спали, герои-соколы? Какие просьбы-жалобы? А кто ещё забыл сделать укольчик?

Так щебетала она, проворно делая своё дело, порхала из одного угла в другой, от койки к койке и от этого щебета легче у всех становилось на душе, отходила тоска, уступая место надежде. Здесь, среди этих суровых, искалеченных войной людей, она ощущала всю свою значимость и полезность. Ей только-только исполнилось семнадцать лет и её неуёмная энергия рвалась наружу. Ей столько хотелось сделать доброго, нужного, необходимого. С юной горячностью и безрассудностью кидалась она на любой зов о помощи, словно в свои семнадцать лет боялась не успеть отдать людям частичку своей души. С большой трепетностью относилась она к своим нелёгким обязанностям. Чужую боль воспринимала, как свою собственную и счастлива бывала безмерно за других, если всё у них складывалось хорошо. Она старалась выкроить время для каждого раненого бойца и хоть капельку облегчить его участь. Одному поможет написать письмо домой, другому же почитает долгожданную весточку от родных. Все любили её и называли, кто дочкой, кто сестрёнкой, а кто по имени, но обязательно ласково – Шурочка. Родных у неё никого не осталось. Одна, как перст, на всём белом свете.

Её отец, Стефан Лисовский, прежде держал свою аптеку в самом центре Станислава. В 1939 году, после присоединения Западной Украины к Советскому Союзу, аптеку национализировали, но он продолжал в ней работать, получая за это определённую зарплату.

Война

июнь 1941 года

Предчувствие большой войны, казалось, висело в воздухе. Участились случаи нарушения нашей границы немецкими самолётами. 21 июня над городом появилось несколько самолётов ФВ-89. Была объявлена боевая тревога, но на КП приказали огня не открывать. День прошёл в тревожном ожидании. Наступила короткая июньская ночь. А 22 июня в 3 часа 00 минут гитлеровская авиация бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3 часов 30 минут артиллерия противника ведёт сильный огонь по нашим пограничным заставам и укреплённым районам. Почти 400 километров границы под Станиславом прикрывала 12-я армия. С воздуха город прикрывал 12-й истребительный полк, который базировался на аэродроме Боушев, близ Станислава, и имел на 48 пилотов 66 истребителей. При первом же налёте вражеской авиации на аэродром полк лишился 36 машин. Но 8 наших машин всё же сумели взлететь. Завязался воздушный бой, в результате которого было уничтожено 11 вражеских самолётов. Наши потери составили 3 самолёта. Два самолёта «юнкерс-88» сбили зенитчики и захватили в плен пять немецких лётчиков.

22 июня ряд командиров РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия) и их семьи подверглись нападению боевиков ОУН (организация украинских националистов). В некоторых населённых пунктах, на направлении ударов немецких войск, произошли вооружённые выступления националистов. Отряды ОУН, поддерживаемые частью местного населения, в основном в сельской местности, нападали на мелкие части РККА, на одиночные машины, разрывали линии связи. Некоторые группы боевиков были переодеты в красноармейскую форму, что в значительной степени обеспечивало успех их провокационным действиям.

Лисовский

1941 год

С началом боевых действий в город в большом количестве стали поступать раненые. Городскую больницу в спешном порядке переоборудовали под госпиталь. Ощущалась острая нехватка медицинского персонала и Стефан Лисовский предложил свои услуги. Ему приходилось ассистировать хирургам, а иногда и самому делать несложные операции. Гитлеровцы наступали стремительно. Госпиталь срочно был эвакуирован дальше на восток. Остались только самые тяжёлые, которых эвакуировать не было никакой возможности, ввиду их критического состояния.

Несколько дней власть над городом была в руках украинских националистов, а 2-го июля Станислав заняли венгерские войска. Хортистская Венгрия была союзником гитлеровской Германии и тоже участвовала в вооружённой агрессии против Советского союза. В городе была образована венгерская администрация, а так же и местная украинская вспомогательная администрация (бургомистр, старосты, полиция). Сразу же начались погромы. На месте расстреливали тех, кто выказывал малейшее неповиновение новому порядку. Местные украинцы начали убивать евреев и грабить их имущество. Несколько тысяч венгерских евреев было переселено в Станислав из Венгрии. А 26 июля город перешёл под управление германской администрации.

Стефан Лисовский остался в Станиславе. Да и некуда ему было уезжать. В этом городе он родился, здесь был его дом, здесь веками жили его предки, а на кладбище были похоронены родные и близкие ему люди. Осталась и его семья, жена с дочерью, хотя он и пытался отправить их вместе с госпиталем, но они категорически противились этому. Никто тогда и представить не мог, что эта война будет длиться так долго. Вместе с оккупантами возвращались и те, кто бежал от Советов в 39-м году. Они надеялись, при помощи новой власти, вернуть то, что потеряли и поквитаться с большевиками за причинённые ими лишения и обиды.

Обитатели госпиталя пребывали в тревожном ожидании. Они напряжённо прислушивались к каждому звуку, долетавшему с улицы. Лисовский для себя уже решил оставаться здесь и разделить участь этих, искалеченных войной, людей. Попытаться каким-то образом защитить, оградить их от возможной беды. Их было четверо, беспомощных, неспособных постоять за себя, людей. Из них – два командира: капитан и молоденький, безусый ещё, лейтенант. Капитан-танкист был особенно плох. Каким-то чудом удалось ему выбраться из горящего танка. Всё тело его было в ожогах. Он лежал без обеих ног, совсем ослепший, с раздробленной челюстью и беспрерывно стонал от невыносимой боли. Другие находились не в лучшем состоянии.

Внезапно, все услышали гул моторов, подъехавших к зданию грузовиков. Донеслась чужая, гортанная речь, стук кованых сапог выпрыгивающих из машин солдат. В следующее мгновение цокот подков донёсся уже с лестницы, ведущей на второй этаж, где, в одной из комнат, находились раненые красноармейцы.

Двери распахнулись и в палату вломились молодчики, в мышиного цвета форме, в нахлобученных на глаза касках, с короткими автоматами на изготовку.

Следом вошёл молодой, щеголеватый офицер, в фуражке, с высоко задранной тульей, с поблёскивающей стекляшкой монокля в глазу. Он остановился посреди комнаты и, постукивая стеком по голенищу надраенного до зеркального блеска сапога, оценивающе огляделся вокруг. Поняв, что Лисовский здесь главный, он обратился к нему, обнажив белозубый рот. Говорил он на чистейшем русском языке.

– В этом здании будет организован госпиталь для доблестных солдат фюрера. Германское командование с уважением относится к мужеству и стойкости противника и не собирается мстить этим, заслуживающим сострадания людям. Напротив, руководствуясь, исключительно, чувством гуманности, мы поможем вам перебраться в любое другое здание, которое вы нам укажете. Предлагаем вам спуститься во двор и начать погрузку в машину. С собой можете взять всё самое необходимое. Только всё это нужно делать очень быстро.

Во время своей пафосной речи он широко улыбался, демонстрируя этим своё особое расположение и участие.

– Пан офицер! – перебил его Лисовский, – эти люди находятся в крайне тяжёлом состоянии и их нельзя куда-либо перемещать. Они просто не выживут. Это равносильно убийству.

При этом, волнуясь и отчаянно жестикулируя, он, непроизвольно, наступал на всё ещё улыбающегося офицера, во взгляде которого удивление сменялось брезгливой высокомерностью.

– Я несу ответственность за них и не позволю кому бы то ни было…, – подойдя почти вплотную, кипятился он. – Как лечащий врач, я просто требую оставить их здесь, насколько это будет возможным.